Первые. Линия жизни художника Ахунова

Мы продолжаем открывать малоизвестные страницы из истории одного из самых древних городов Ферганской долины через рассказы о его жителях. С каждой человеческой историей Ош открывается нам с другой стороны. Сегодня наши герои — династия художников Ахуновых. Урумбай Ахунов — один из первых профессиональных художников Оша, благодаря ему в городе появились первые мастерские, заложившие основу под будущий Художественный фонд. Его сын Вячеслав Ахунов продолжает дело отца, возглавив первую частную галерею в Ташкенте ZEROLINE. Его знают как талантливого художника-нонконформиста, философа и великого экспериментатора. Сам Вячеслав называет себя просто узбекско-кыргызским художником. Мастер любезно согласился ответить на наши вопросы через электронную почту.

— Вячеслав, расскажите про своего отца, каким он был человеком?

— Мой отец был удивительным человеком. Первые уроки по рисованию он получил в кружке в Доме пионеров в Фергане. Его педагогом был высланный в Туркестан «враг народа», великолепный акварелист, выпускник училища имени барона Штинглица Петр Максимович Никифоров. Свое художественное образование отец смог продолжить в 1945 году, когда во время военной переподготовки стал посещать уроки в студии Александра Волкова. В 1949 году после демобилизации он переехал жить и работать в Ош.

Отец мог работать в любых жанрах и техниках. Настоящий универсал. От писания портрета Ленина он мог сходу переключиться на писание вывески по жести: «ЖЕСТЯНАЯ МАСТЕРСКАЯ». Техникой «сухая кисть» рисовал Поля Робсона и испанскую коммунистку Долорес Ибаррури, писал маслом портреты кыргызского акына Токтогула, делал прекрасную копию выступающего Ленина, мог на стекле вырезать различные вывески и вылепить барельеф. Он лучше всех писал портреты вождей. На одной из старых фотографий Оша запечатлена одна из работ отца на Араванской.

Папа легко находил общий язык с людьми, был душой кампании. Приносил с базара дыни непременно метрового размера и прекрасно готовил плов в любых условиях, даже в московском дворе на Масловке, будучи в гостях у Семена Афанасьевича Чуйкова. Отец был редким мастером в технике «акварель». Его работы хранятся в музеях, разбросанных по всему миру.

На фото: Вячеслав Ахунов.

—Вы всегда с такой теплотой рассказываете о своем отце. Можете вспомнить самую яркую историю с ним, которая оказала на Вас сильное впечатление?

— Эта история произошла в далекие 50-е годы в Оше. Первый в своей жизни перформанс я увидел в исполнении отца в конце 50-х годов. Он стоял в центре города с протянутой шляпой, изображая нищего, просящего подаяние. Конечно, мы не ведали в то время о том, что существует такое направление в искусстве, как перформанс. Художник «дурачится», говорили, или «выкабенивается». Кто-то по достоинству «оценил» перформанс отца, стукнул в органы, и у него некоторое время были крупные неприятности и разборки в органах. Но отпустили — несознательный, некоммунист и единственный в городе прилично рисующий Ленина и Сталина художник. В пионеры меня приняли не 22 апреля вместе с ребятами из класса, а только осенью, после того, как «дело» отца «забылось». Повязали красный галстук поверх воротника пальто возле памятника Ленину, в сквере, напротив Областного Комитета Коммунистической партии Советского Союза. В тот миг я был словно именинник — радости не было предела! Я шел по улице Сталина, гордый и счастливый, одной рукой поглаживая галстук, а другой махая своим школьным портфелем. Возле ресторана «Памир» я увидел отца в окружении друзей. «В пионеры приняли?» — спросил отец. Я кивнул. «Урумбай, это дело обмыть надо!» — загалдели друзья отца. В ресторане «Памир» меня посадили на стул в полотняном чехле, для удобства подложили портфель под задницу. Оркестр, состоящий из папиных еврейских друзей (труба-пистон — фотограф бытового комбината Яша Суткевич, аккордеон — ассистентка фотографа Суткевича, барабаны — парикмахер бытового комбината дядя Сема), сыграл туш. Ресторан «Памир» имел общую стену с магазином «Детский мир», напротив, через дорогу, располагался салон «Дамское счастье» — в народе так и говорили: «папин мир», «детский мир» и «мамин мир». Тарелка борща в то время стоила три рубля, а палочка шашлыка – 2 рубля 18 копеек (с 1961 года, после денежной реформы, соответственно, 30 копеек и 22 копейки). Если бы не папин перформанс, последовавшие за ним события и прием в пионеры, затем вечер в ресторане «Памир», я бы никогда не вспомнил, как был счастлив в день вступления в пионеры».

-Вячеслав, а какие ассоциации у Вас вызывает Ош? Какие места в городе были “вашими”?

— Это воспоминания, связанные с ошским суфией по фамилии Мавлянов (вероятно, от Мавлана – ордена крутящихся дервишей, основанного в Конье Джалаладдином Руми — прим. Авт.). В 50-е годы он был хорошим игроком в бильярд, блестяще играл на столах в городском парке имени Навои на берегу Ак-Бууры. Затем через некоторое время он резко погрузился в мистику. В 60-70-е годы его часто можно было видеть бредущим вдоль Сулейман-горы в сторону окрестных полей. Принципиально одевался только в донельзя изношенную солдатскую униформу, как солдат веры, ножницами стриг траву – это была его медиатация, скошенную таким образом траву приносил своему питомцу, маленькому ягненку. Жил он под горой, в мазанке 2 на 3 метра. Спал на досках, прикрывшись солдатской шинелью. Он выкидывал все, что ему дарили. Это были одежда, кирпичи и даже еда. Покупал в аптеке антисептическую жидкость, мазал нос и щеки этой “зеленкой” и, шествуя по нашему роскошному базару, потрясая аптечным пузырьком, орал, что «зеленка» есть лучшее лекарство от всех болезней, таким образом намекая на «зеленую» веру, ислам. Когда вспоминаю Ош, то всегда в памяти всплывает его образ.

А самые яркие детские воспоминания, конечно же, связаны с Сулейман-горой. Вначале мы жили в самом центре, потом на месте нашего старого дома построили драмтеатр. Тогда отец построил новый дом на улице Чкалова под Сулейман-горой в районе известнякового завода. Мне нравилось сбегать с уроков и сидеть на горе под одной из пещер, наблюдая за тем, как на перемену выбегают мои одноклассники. В такие моменты я чувствовал себя совершенно свободным и независимым. Повзрослев, я любил, взяв палатку, уходить надолго в горы. Одним из моих любимых мест был потрясающий по своей красоте кишлак Кожо-Келен, который располагался у живописного истока реки Ак-Буура, в то время к нему не было никакой дороги.

— Если бы Вы нарисовали герб Оша, что на нем было бы изображено?

— Вариант один и безоговорочный. Это контуры горы Бара-Кух, то есть Сулейман-горы.

— А с каким цветом у Вас ассоциируется Ош?

— Цветом кристально чистой воды горной реки.

— Какую книгу Вы недавно прочитали…

-Это романы французского писателя, лауреата Гонкуровской премии Мишеля Уэльбека «Карта и территория» и «Покорность». Еще перечитываю «Ориентализм» американского литературного критика палестинского происхождения Эдварда Вади Саида, «Шум бытия» французского философа Алена Бадью, «Критику и клинику» еще одного современного французского философа Жиля Делёза и произведения французского теоретика культуры и истории Мишеля Фуко «Ненормальные» и «Это не трубка». Из русскоязычных перечитываю романы Владимира Сорокина «Теллурий» и «День опричника».

-С какой цитаты должна начинаться книга о Вас…

-Скорее с вопроса Алена Бадью «Что означает мыслить?».

-Какая песня тонально отражает Ваш характер?

—Это Misty американского джазового музыканта Erroll Garner в блестящем исполнении Sarah Vaughan. Она стала «моей» много лет назад, когда впервые услышал ее.

-Вы не дарите никому свои картины, а что нельзя дарить Вам?..

-Оружие и денежные гранты.

—В 1979 году Вы написали «Книгу пути, намерений и печали». Какие из Ваших намерений воплотились в жизнь с тех пор, а какие нет?..

-Воплотилось предчувствие падения тоталитарного режима, а вместе с ним и СССР, также освобождение народов Средней Азии из-под колониального гнета. А что еще не воплотилось, это мечта о полноценном построении в наших странах демократического, свободного гражданского общества.

-Есть ли картина, авторство которой Вы бы хотели себе присвоить, если бы была такая возможность?…

-Вне сомнений, это потрясающая картина бельгийского художника-сюрререалиста Рене Магритта «Это не трубка». Его картины поражают своими остроумием и загадочностью.

—Ваша первая картина…

-Это пейзажная зарисовка «Кишлак на перевале Аман-Кутан», написанная во время путешествия с отцом на байках в 1970 году.

На фото: Из серии «К коммунизму». 1976 год. Вячеслав Ахунов.

-Вы по жизни такой бунтарь, достаточно посмотреть на Ваши перформансы. Откуда у мальчика, выросшего в таком традиционном крае, как Ферганская долина, на окраине Советского Союза, такой непокорный дух?

-Видно, наследственное… Дед по линии матери – белый офицер, служил в армии адмирала Александра Колчака. Все от деда.

-О чем Вы жалеете больше всего…

-О потраченном впустую самом драгоценном в жизни человека – времени.

Расспрашивал Алмаз Исманов, Бишкек-Ташкент

Поделиться ссылкой: